Полковник штауффенберг. «Тайная Германия» полковника фон Штауффенберга. Теория и практика

Штауффенберг, Клаус Шенк фон (Stauffenberg), (1907-1944), подполковник генерального штаба германской армии, граф, ключевая фигура Июльского заговора 1944. Родился 15 ноября 1907 в замке Грейфенштейн, Верхняя Франкония, в семье, издавна служившей королевским домам Вюртемберга и Баварии. Его отец был камергером баварского короля, а мать - внучкой прусского генерала графа Августа Вильгельма Антона фон Гнейзенау (1760-1831).

Воспитанный в духе монархического консерватизма и католического благочестия, Штауффенберг, однако, не принял буржуазной Веймарской республики и со временем проникся социалистическими идеями.

Уверовав вначале в достоинства нацистского режима, сулившего обеспечить возрождение Германии, Штауффенберг с энтузиазмом воспринял приход Гитлера к власти в 1933. В начале 2-й мировой войны Штауффенберг был офицером Баварского кавалерийского полка, служил в Польше, Франции и Сев. Африке. Получив тяжелейшее ранение в Тунисе (лишился глаза, правой руки, покалечил ногу), Штауффенберг чудом выжил благодаря мастерству крупнейшего немецкого хирурга Фердинанда Зауэрбруха и вернулся в строй, став позднее начальником штаба Резервной армии. С этого времени его отношение к Гитлеру и нацизму резко изменились; он понял, что Гитлер приведет Германию к катастрофе. Желая спасти родину от позора и бесчестия, Штауффенберг присоединился к участникам заговора против Гитлера, чтобы, свергнув нацистский режим, создать в Германии новое социальное общество.

26 декабря 1943 Штауффенберг был приглашен в ставку Гитлера в Растенбург для доклада. Он принес туда в портфеле взрывное устройство замедленного действия. Однако Гитлер по своему обыкновению в последний момент отменил совещание, и Штауффенбергу пришлось увезти бомбу обратно в Берлин. Заручившись если не поддержкой, то дружественным нейтралитетом некоторых высокопоставленных военных (начальника крипо - уголовной полиции - Небе, префекта берлинской полиции графа Гелльдорфа, его заместителя графа Шуленбурга, военного коменданта Берлина генерала фон Газе и др.), Штауффенберг разработал план "Валькирия", по которому предусматривалось убийство Гитлера и немедленная организация военного правительства в Берлине, которое должно было с помощью вермахта нейтрализовать самые опасные органы нацистского режима: СС, гестапо и СД.

В конце июня 1944 Штауффенберг получил звание полковника и был назначен начальником штаба Резервной армии, что открывало ему доступ на совещания в ставке фюрера. На 20 июля было назначено важное совещание в ставке для подведения итогов советского наступления в Галиции. Кейтель пригласил Штауффенберга в Растенбург, где ему предстояло сделать доклад о формировании частей внутренней армии, предназначавшейся для организации обороны каждого населенного пункта Германии и получивших впоследствии название "фольксштурм". Штауффенберг прибыл в ставку с портфелем, в котором вновь находилось взрывное устройство замедленного действия, начиненное экзогеном - английской взрывчаткой с секретных складов Абвера. Оставив портфель под столом, он под благовидным предлогом покинул помещение. Раздавшийся через несколько минут взрыв не причинил Гитлеру особого вреда.

Прилетевший в Берлин Штауффенберг был абсолютно уверен, что Гитлер мертв и потребовал от своего командира командующего Резервной армией Фромма немедленно привести в действие план "Валькирия". Однако, когда стало известно, что фюрер жив, Фромм отрекся от своего подчиненного, который был тут же арестован, приговорен Народным трибуналом к смертной казни и этой же ночью расстрелян во дворе военного министерства на Бендлерштрассе.

Использован материал Энциклопедии Третьего рейха - www.fact400.ru/mif/reich/titul.htm

Штауфенберг, Щенк фон Штауфенберг (Schenk von Stauffenberg) Клаус Филипп Мария фон (15.11.1907, Эттинген, Бавария - 20.7.1944, Берлин), граф, один из руководителей заговора против А. Гитлера , полковник (1.7.1944). Сын обер-гофмаршала Вюртембергского двора, праправнук ген. графа Н. фон Гнейзенау. В 1923 вместе с братьями вошел в кружок поэта С. Георге. Образование получил в Дрезденском пехотном училище и кавалерийском училище в Ганновере. 1.4.1926 поступил в 17-й кавалерийский полк (Бамберг); в 1927-28 учился в пехотной школе в Дрездене; 1.11.1930 произведён в лейтенанты. С энтузиазмом встретил приход нацистов к власти. Был командирован от армии в СА для обучения военной подготовке штурмовиков. 26.9.1933 женился на баронессе Нине фон Лерхенфельд; имел 3 сыновей и 2 дочерей. В 1938 окончил Военную академию. С 1938 начальник материально-технической части штаба 1 -и легкой дивизии ген. Э. Гёпнера. Участвовал в оккупации Судетской области. В 1939 дивизия переформирована в 6-ю танковую. Участник Польской и Французской кампаний. В середине 1940 переведен в организационный отдел Генерального штаба, где возглавил отделение армии мирного времени, разрабатывал организационные вопросы полевых войск, армии резерва и оккупационных войск. Осудил нападение Германии на СССР, считая что эта война приведет Германию к катастрофе. В начале 1943 переведен в состав Африканского корпуса Э. Роммеля. По распространенному в высших армейских и партийных кругах мнению, Штауфенберг должен был получить в войсках необходимый опыт для назначения на более высокую должность. В окружении Гитлера о Штауфенберге говорили как о будущем начальнике Генерального штаба. 7.4.1943 автомашина Штауфенберга была атакована английскими самолетами и он был тяжело ранен, потерял левый глаз, два пальца левой руки и правую руку. С 1.10.1943 начальник штаба ген. Ольбрихта - начальника Общевойскового управления сухопутных войск. Ольбрихт сразу же привлек его к организации покушения на Гитлера. Вступил в контакт с К. Герделером и Л. Беком. Создал вокруг себя группу из решительных антинацистски настроенных офицеров, в т.ч. А. Мерц, Г. Штифф, Ольбрихт, Э. Вагнер, Ф. Линдеман, В. фон Хефтен и др. С 1.7.1944 начальник штаба армии резерва. 20.7.1944 вместе с Хефтеном прибыл на совещание в Ставку Гитлера «Вольфшанце» в Растенбурге. Заложил бомбу, которая взорвалась в 12 часов 42 минуты, и быстро покинув Ставку, отбыл в Берлин для руководства переворотом. Несмотря на то что Гитлер остался жив, Штауфенберг и его единомышленники все же настояли на отдаче приказа «Валькирия», в соответствии с которым командующие военных округов должны были обезвредить партийное руководство и части СС и СД. В 16 часов 45 минут прибыл в штаб армии резерва на Бендлерштрассе. Командующий армией резерва ген. Ф. Фромм отказался поддержать заговорщиков и был арестован. В 17.00 по радио было сообщено, что Гитлер жив, около 19.00 Штауфенберг и другие заговорщики были арестованы. По приказу Фромма Штауфенберг, фон Хефтен, Мерц, Ольбрихт были расстреляны во дворе здания на Бендлерштрассе.

Фрагмент книги Констанц фон Шультхесс о матери, графине Нине фон Штауффенберг.

О том, кем был Клаус фон Штауффенберг, говорить не приходится, и книга эта не о нем, поэтому при переводе я пропускала большинство посвященных ему абзацев. Оставила лишь те, которые могли добавить что-то к портрету его жены. Отдавая должное личной отваге этого человека, я почему-то никогда не испытывала к нему симпатии. Она вся досталась мужественной графине.
Констанц фон Шультхесс пишет от первого лица - "я", "моя мать" и так далее. Собственные слова Нины фон Штауффенберг выделены курсивом, как в оригинале.

В тюрьме у моей матери были две вещицы, напоминавшие ей о муже. Каким-то образом ей удалось спрятать при обыске и сохранить маленький флакончик “Vol de nuit”, духов, которые ей привез мой отец, и его фотографию.

У меня перед глазами другой снимок, сделанный летом 1933 года - мои родители сидят на залитых солнцем ступенях, тесно прижавшись друг к другу и непринужденно улыбаясь. Они очень счастливы и задорно смотрят в объектив.

Это красивая пара. Моя мать, излучающая энергию, уверенная в себе, сидит, скрестив руки на коленях. С прической в стиле принца Вэлианта, в скромном платье без рукавов она выглядит очень раскованной - ничего от изнеженной дочки из благородной семьи, просто молодая женщина, которая точно знает, чего хочет. Мой отец в униформе, фуражка надвинута на лоб. Он со смехом прислоняется к моей матери. Своим неотразимым, перекрывавшим все смехом он был тогда известен.

Сильные слова, а ведь моей матери было всего шестнадцать лет, когда они впервые встретились. Это была девочка-подросток, наполовину ребенок. Она только что вернулась из интерната к своим родителям в Бамберг.

Тогда никто не мог и предположить, что это юная девушка, едва окончившая школу, обручится в том же году - и меньше всего, наверное, она сама.

Не в ее планах было как можно скорее выйти замуж. Она собиралась ехать в Лозанну, чтобы изучать французский язык, но пока, после долгих лет в интернате она наслаждалась своей свободой - с удовольствием танцевала, посещала балы и вечеринки, встречалась с кузенами и кузинами.

Но внезапно этому наступил конец. Весной 1930 года мои родители познакомились и в ноябре того же того заключили тайную помолвку, будучи твердо уверенными в том, что нашли любовь всей свой жизни.

Моя мать родилась 27 августа 1913 года в городе Каунас (Литва). Нина Магдалена Элизабет Лидия Херта, баронесса фон Лерхенфельд, была единственным ребенком императорского генерального консула барона Густава фон Лерхенфельд и его жены Анны, которая происходила из прибалтийского баронского рода Штакельбергов. Их старший ребенок, сын по имени Людвиг, умер еще раньше в возрасте пяти лет.

Ее детство в наполненном любовью родительском доме было очень счастливым. Жизнь семьи целиком определяли противоположные характеры родителей - спокойного отца, внушавшего окружающим самое естественное, ненавязчивое чувство уважения, и вспыльчивой матери, чей взрывной балтийский темперамент был известен всем: Мама по натуре была жизнерадостной, импульсивной и общительной, отец же был очень тихим, из него все приходилось "вытягивать". Редко случалось, чтобы он рассказывал что-нибудь о себе.

Когда началась Первая мировая война, Густав фон Лерхенфельд был арестован в России. Несмотря на то, что он имел статус дипломата, ему пришлось полтора года провести в Петропавловской крепости в Санкт-Петербурге. Вышел он оттуда изменившимся: Я слышала, что заключение и разочарования сильно на него повлияли.

Позже моя мать с удивлением наблюдала за тем, как раскрывался ее отец, когда ему встречался кто-то, способный хорошо его понять. Клаусу с его гениальной способностью общаться с людьми удалось вытащить отца из "улиточного домика", и я обязана ему тем, что узнала об отце: он был наиболее образованным, умным и мудрым из обоих моих родителей.

Густав фон Лерхенфельд, очевидно, обладал также острым взглядом и портил своей жене удовольствие от просмотра исторических фильмов, цепляясь к неточностям: Вместо того, чтобы разделять ее восторги, он лишь констатировал, что униформа нелепа, ордена не на своих местах, кони неправильно взнузданы, а казаки все сплошь в английских седлах.

Сам он был хорошим ездоком и давал своей дочери уроки. У него всегда имелись при себе бумага и карандаши, чтобы зарисовывать своих любимых лошадей. Дочь он частенько брал с собой, и она далеко не всегда была этим довольна. Отец особенно любил рисовать лошадей, к которым он питал страсть с малых лет. Стоило ему увидеть во дворе казармы малознакомую лошадь, как он мог мог тут же, несколькими штрихами со всей точностью изобразить ее. Анатомию животных он изучил настолько совершенно, что ему ничего не стоило воспроизвести любое положение, любое движение, и абсолютно правильно! Меня же приводило в отчаяние, когда я гордо приносила ему мои детские рисунки, тщательно раскрашенные, и слышала "Это никакой не конь!". Отец вынимал из жилетного кармана чернильный карандашик на цепочке и грубо вычерчивал прямо на моем сказочном коньке схему лошадиного скелета. Он обращал мое внимание на пропорции. Например, то, что обеими ладонями можно закрыть все лицо - об этом тоже следовало помнить при рисовании.

Склонность к четкости и ясности выражения проявлялась также в его манере формулировать мысли. Должно быть, это оказало на мою мать особенное влияние: Я всегда знала, как он добр. Было достаточно нескольких словно невзначай брошенных слов, чтобы пристыдить меня. Он мог управлять мной мановением мизинца.

После освобождения из крепости в 1915 году Густав фон Лерхенфельд записался в полк и сражался в Румынии и Франции. Затем его семья переехала в Байрейт и в конце концов осела в Бамберге. Там моя мать посещала школу. Она была одной из двух учениц-протестанток в католической монастырской школе. Занятия проводились в великолепном, построенном в стиле эпохи барокко монастыре, во внутреннем дворе которого ученицы играли в паузах.

Поскольку в католической школе она не могла конфирмоваться, ей пришлось перейти в интернат для девочек в замке Виблинген под Хайдельбергом.

Виблинген считался прогрессивным учебным заведением. Элизабет фон Тадден основала его по примеру Залемского аббатства и ввела новаторский метод воспитания и обучения. Вместе с ученицами она совершала поездки, например, в Венецию, что в те времена было необычным нововведением.

Впоследствии выбор школы казался моей матери судьбоносным. Элизабет фон Тадден и многие из ее знакомых были настроены весьма критически по отношению к режиму Гитлера. В 1941 нацисты запретили ей педагогическую деятельность. Тадден перебралась в Берлин, где стала работать для Немецкого Красного Креста. Она открыто высказывала свою уверенность в том, что война будет проиграна, и в итоге на нее донесли гестапо. Суд приговорил Элизабет фон Тадден к смерти и она была казнена в тюрьме Плётцензее.

В то время, когда моя мать посещала школу Виблинген, всего этого, конечно, нельзя было предвидеть. Однако меня всегда поражало то, что, будучи юной девушкой, она обучалась у женщины, которая позже стала жертвой нацистской диктатуры. Когда в 1930 году она окончила образование и вернулась в Бамберг, личность ее уже была сформирована в прогрессивном духе, а не в консервативном, обычном для молодых женщин в те времена.

Уже в детские годы у моей матери развились особенные литературные предпочтения. Большинство девочек ее поколения зачитывалось книгами вроде "Упрямицы", в которых говорилось о шитье, вышивании, рисовании и танцах, словом, всем том, чему надлежало обучиться девице из благородной семьи. Моя мать же любила "Виннету" и "Трех мушкетеров", то есть истории, в которых говорится о бесстрашных героях и смельчаках, а не о слащавых пансионерках.

Роман "Три мушкетера" моя мать любила на протяжении всей своей жизни. И это не просто спекуляция, что из детской любви к храбрецам и героям может вырасти картина мира, в которой все вертится вокруг идеалов чести, мужества и самопожертвования.

Чувствовала ли она, что мой отец вырос с теми же идеалами и что позднее он будет готов в буквальном смысле умереть за свои убеждения?

В Бамберге, как в любом гарнизонном городе, военные всегда играли важную роль - они участвовали в его светской жизни с чаепитиями, вечеринками и балами, а также снабжали общество пищей для разговоров и развлечений.

В начале 1930 года один из "новичков" особенно вскружил головы дамам: граф Клаус Шенк фон Штауффенберг, вступивший 1 января в бамбергский эскадрон. Он намеревался продолжать свое военное образование в 17-м кавалерийском полку. Почему его выбор пал на Бамберг, моя мать позднее объяснила в одном письме: Вступление моего мужа в 17-й кавалерийский полк имело весьма прозаическую основу. Поскольку он не имел никаких личных связей в 18-м кавалерийском полку, он опасался, что его не примут туда из-за слабого здоровья и нашел поддержку у своего дяди Бертольда, чьим близким другом был командир 17-го кавалерийского полка, полковник Цюрн. При его посредничестве мой муж оказался в Бамберге.

У моего отца имелись родственники возле Бамберга, и как только он освоился в городе, он нанес им визит - представился, оставил свои визитные карточки и скоро сделался в бамбергском обществе желанным гостем.

Первой, кто был очарован Клаусом фон Штауффенбергом, была моя бабушка. Она познакомилась с ним на одном приеме и была восхищена его внешностью, безукоризненной воспитанностью и элегантной манерой целовать дамам ручки.

Подруги моей матери тоже взволнованно рассказывали ей о том, что он неслыханно привлекателен и вдобавок прекрасный танцор. Ей эти восторги совершенно не нравились. В ней взыграл подростковый бунтарский дух и она "ощетинилась": что такого необыкновенного могло быть в этом человеке? Если все находят его таким очаровательным, думала она, то он наверняка не более чем ловкий шармер. Любимчик дам, он не может быть серьезным человеком...

Однако эти ее оценки изменились, как только она встретила его лично. Да, он был привлекателен, это признавали все, и моя мать также была им впечатлена. Он был довольно-таки высок ростом и имел классические пропорции головы (неслучайно позже он позировал скульптору Франку Менерту).

Но прежде всего, он совсем не соответствовал грубому клише типичного солдафона. Он был исключительно культурен, играл на виолончели и в юности вместе с братьями устраивал концерты - его брат Бертольд играл на фортепиано, а Александр - на скрипке.

Даже во время военной учебы он по вечерам уединялся в своей комнате с виолончелью, вместо того чтобы принимать участие в развлечениях товарищей: "Он очень редко участвовал в вылазках на танцы, отвергал попойки и казино, не увлекался охотой", - сообщает его биограф Петер Хоффман.

Его большой страстью была литература. Мать, Каролина фон Штауффенберг, весьма начитанная женщина, переписывалась с Рильке и привила своим сыновьям любовь к поэзии. Мой отец сочинял стихи и в молодости принадлежал к кружку поэта Штефана Георге.

Это родство с литературой можно было заметить в его поведении. Красноречие и находчивость, которые притягивали к нему всеобщее внимание в салонах, были необычайны. Он с удовольствием спорил, порой провоцировал и в обществе всегда находился в центре любой беседы.

Моя мать не принадлежала к типу женщин, которые откровенно говорят о своих чувствах, но когда позднее она рассказывала о моем отце, становилось понятно, что его харизма и начитанность быстро очаровали ее.

Они часто беседовали о литературе, он давал моей матери книги, которые они потом обсуждали. Должно быть, это были популярные в те времена романы, потому что впоследствии она вспоминала о том, как моя бабушка была уязвлена тем, что ее дочь знает книгу, которую теперь назвали бы безобидной, но тогда - в материнских глазах - это было самое подозрительное чтение.

Ее потрясение было самым глубоким и искренним, когда однажды она взялась за один роман, который ей одолжил Клаус - я прочла его еще раньше. Моя бабушка разгневанно отчитала дочь и устроила ей сцену, которую та с удовольствием вспоминала: "И ты прочитала это и поняла? Значит, теперь ты принадлежишь к девушкам, о которых говорят, что они смогут все прочесть и понять!". Я была испорченной!

Незаметно из простой симпатии выросло нечто большее. Их семьи не догадывались о том, что двадцатидвухлетний кавалерист и юная Нина фон Лерхенфельд уже строили планы на будущее.

Первым, кто узнал об этом, был мой дед, граф Альфред Шенк фон Штауффенберг. С присущей ему прозорливостью он узнал все уже на Троицу. Не зная меня, он в своей "бормочущей" манере сказал Клаусу: "Ты сейчас входишь в возраст, когда думают о женитьбе".

Брачная философия моего деда была весьма прагматичной и целиком отвечала общепринятым для его поколения представлениям о сословной принадлежности и о том, что есть жена. Мою мать слегка развеселила та жизненная мудрость, которую он преподнес своему сыну: Есть девушки, на которых можно жениться и девушки, на которых нельзя жениться. Маленькая Лерхенфельд - девушка, на которой можно жениться.

Слова совершенно ясные. Но разумным брак моих родителей все же нельзя было назвать. Скорее это было так, что мой дед благосклонно наблюдал за тем, как на его глазах укрепляется пока еще хрупкая связь. И само собой разумеется, он считал, что под его чутким руководством сын сделает дальнейшие шаги.

Тогда не было принято, чтобы мужчина из их социального круга рано женился. Моему отцу было всего двадцать два года, когда он встретил мою мать. Он не мог похвастаться прочным финансовым положением, словом, идеальных условий для обустройства семейного очага у него не было. Он только начал свою военную карьеру, с которой были связаны частые перемены места и беспокойная скитальческая жизнь.

Он не мог прокормить семью, а брачный союз вообще был тем шагом, которого от него меньше всего могли ожидать. Кроме того, он являлся младшим сыном в семье Штауффенбергов, и было естественно, что первыми женились бы старшие сыновья (в ту пору они были холосты).

Моему деду это правило не казалось таким уж важным. Если между двумя проскочила искра, считал он, долго тянуть нельзя. Моя мать была очаровательна и жизнерадостна, из хорошей семьи и без жениха - до поры до времени.

И он взял сына в оборот. Единственным возражением с его стороны было то, что моя мать была протестанткой, тогда как Штауффенберги исповедовали католичество. Слабый аргумент, учитывая то, что он сам взял в жены протестантку. Поскольку его мать была из протестантов, смущенный Клаус с улыбкой сказал: "В твоих устах это звучит забавно".

Отцовские советы не были так уж необходимы, так как мои родители рано почувствовали, что их влюбленность переросла в нечто более серьезное. И уже летом 1930 года мой отец предложил семьям Штауффенберг и Лерхенфельд познакомиться поближе.

Как обычно, он хотел провести лето в поместье своих родителей в Лаутлингене, но в этот раз настоял на том, что они поедут туда вместе с моей матерью и ее родителями.

В автомобиле моих бабушки и дедушки они отправились в Вюртемберг, и тогда родители моей матери поняли, что для Клауса фон Штауффенберга было важным: коль скоро он так решительно настаивал на том, что семьи должны узнать друг друга получше, то эта их встреча должна носить однозначно официальный характер.

Во всяком случае, так это воспринимали родители моей матери, тогда как Каролина фон Штауффенберг и предположить не могла, что тем летом она познакомится со своей будущей снохой.

Моим родителям было ясно - это шаг, после которого уже не будет дороги назад; моя же свекровь считала, что ее сын просто привез к ним своих друзей.

С той поры мои родители стали регулярно встречаться и конкретно говорить о своем будущем. Свадьбу, однако, приходилось отложить, потому что мой отец служил в рейхсвере, который устанавливал строгие правила относительно личной жизни своих членов.

Согласно уставу, разрешение на брак могли получить те, кто отслужил семь лет или кому уже исполнилось двадцать семь. Таким образом, обоим было ясно, что после помолвки им придется еще долго ждать. Осенью 1930 года они решили наметить дальнейшие пути.

Мы были очень молоды, когда обручились. Мне было семнадцать, Клаусу двадцать три. Поскольку рейхсвер отодвигал время предполагаемой помолвки на три года, мы заключили ее тайно.

Такие неофициальные помолвки были тогда редким явлением. Моей матери было семнадцать лет, а совершеннолетия достигали в двадцать один год. Если принять во внимание то, насколько консервативно их обоих воспитывали и в каких правилах, становится понятно, как решительны они были, планируя свой союз.

Для моего отца долгая помолвка была также тем временем, которое должно было проверить их чувства. Он сознавал, как юна и неопытна была моя мать. Сознавал он и то, что ее решение может измениться, поэтому тайная помолвка явилась еще и свидетельством того, что он хотел предоставить моей матери полную свободу и возможность все еще раз обдумать. Пока они не появлялись вместе открыто, считал он, она могла незаметно для всех изменить свое решение. Моя мать высоко оценила это его намерение: Честный Клаус подчеркивал, имея в виду мою юность и неопытность, что я не должна быть связана.

Уже тогда моей матери стало ясно, что, как у жены солдата, у нее не будет размеренной семейной жизни с заботливым мужем, который по вечерам возвращается в лоно семьи. Долгие расставания стали частью их жизни. Преодолеть разлуку помогали письма, а также нечастые встречи и причитавшийся моему отцу раз в год двухнедельный отпуск.

Возможно, это неизбежное условие солдатской профессии удерживало моего отца от того, чтобы сразу официально обручиться с юной девушкой.

Знала ли она вообще, во что ввязывается? Могла ли она выдержать жизнь жены солдата, большую часть времени предоставленной самой себе? С мужчиной, который в случае войны подвергался бы всяческим опасностям?

Моя мать должна была в конце концов убедить его в том, что эти соображения ее не пугают, потому что они недолго держали свое решение в тайне - на Рождество 1930 года мои родители поведали семьям о своих брачных планах.

Новость вызвала изумление, даже скепсис, и только будущий свекор моей матери, деликатно поддерживающий сына с самого начала, был целиком на их стороне. Совсем иначе было с будущей свекровью. Застигнутая известием врасплох, она была вне себя от того, что узнала о помолвке последней. В отличие от своего мужа, она придерживалась самых традиционных представлений о том, когда следует заключать брак.

О реакции Каролины фон Штауффенберг моя мать с видимым удовольствием писала:

Для нее это было как гром среди ясного неба. Она считала, что из-за отсутствия необходимых средств ее сыновья могли бы создать семьи после двадцати пяти лет, да и возможность сделать "хорошую партию" вовсе не исключалась - и вдруг женится младший! Да еще на таком сорванце! Слава богу, пока все еще несерьезно! И ее муж ничего ей не сказал!

Каролина фон Штауффенберг волновал не только возраст сына, но и его выбор невесты. Моя мать была твердо убеждена в том, что в глазах будущей свекрови она выглядела никем иным, как пухленьким, глупеньким "сорванцом".

Когда ее сын зачастил в дом Лерхенфельдов, Каролина фон Штауффенберг приняла это за интерес к родителям, а вовсе не к дочери: Она считала, что в нашем доме его притягивают моя обаятельная мать и мой отец, знаток лошадей.

Обе семьи пребывали в огромном волнении. Но пока еще ничего не было решено, брак не был одобрен, хотя родители моей матери не возражали, и только Каролина фон Штауффенберг продолжала ломаться и не давала своего благословения. Потребовался самый тонкий такт, чтобы в финале привести семьи к обоюдному согласию.

Весной 1931 года было решено: Штауффенберги во время своей ежегодной поездки в Грайфенштайн, что возле Бамберга, нанесут Лерхенфельдам визит. И вот, в доме моей матери состоялся большой разговор.

Моя мать воспринимала это событие с очаровательным самодовольством. Без сомнения, она наслаждалась теми тактическими приемами, которые использовали родители, замешательством Каролины фон Штауффенберг, решительностью мужчин и тем фактом, что не в последнюю очередь из-за помолвки ее брак был уже делом решенным.

В описании тех событий чувствуется, как ее развлекало то, что обсуждение свадьбы стало похожим на дипломатическое хождение по канату: Мужчины вышли в сад. Мы, женщины, сидели как на иголках в гостиной. Тут одна из наших кошек, желавшая забраться на печь к своей миске, прыгнула к моей свекрови на колени, как на подставку! Та с криком вскочила! Она не выносила кошек. Из-за своего предубеждения она сначала не обратила внимание на присутствие этой твари, и ей было ужасно досадно вдруг потерять лицо. Мы делали вид, что очень ей сочувствуем.

Меня всегда забавляла та меткость, с которой моя мать в нескольких предложениях изобразила царившую тогда принужденную атмосферу. Но что решил семейный совет?

Тут вошел Клаус и мы оба ухмылялись, пока матери объяснялись наверху, а отцы внизу, в саду. Во время этих совещаний мой лояльный свекор намекнул на скромное финансовое положение сына, на что отец заметил ему, что он бы не позволил своей единственной дочери голодать. Подозрение в ветрености молодого человека он решительно отверг.

На этом дело было улажено к обоюдному удовлетворению . Мужчины пришли к соглашению поистине по-мужски, теперь должно было разрешиться положение на женском фронте. Матери сидели друг напротив друга, и моя свекровь твердила, что “это пока еще несерьезно”.

Каролина фон Штауффенберг не подозревала, что моя бабушка припасла сокрушительный аргумент: Но ведь они уже целовались! - выкрикнула она.

На какой-то момент повисла тишина. Что за шокирующий факт! Теперь мы едва ли можем себе представить, какое действие должно было оказать такое открытие. Согласно моральным правилам того времени поцелуй до свадьбы был либо неслыханным нарушением табу, либо нерасторжимым обещанием.

Каролине фон Штауффенберг ничего не оставалось, как покориться неизбежному. Поцелуй нельзя было игнорировать. Моя бабушка была того же мнения: Поцелуй связывал, это было для ее поколения чем-то само собой разумеющимся.

Последнее сопротивление Каролины фон Штауффенберг было сломлено. Раз ее сын поцеловал невинную девушку, он должен был за это ответить - то был вопрос чести. Тогда бедная Дули взяла себя в руки. Да, уже точно ничего не поделаешь! И дело с помолвкой было решено.

Мои родители, должно быть, с лукавым удовольствием наблюдали за этой семейной конференцией, в итоге которой они настояли на своем.

Но им предстояло долгое ожидание. Только 23 сентября 1933 года (рейхсвер уменьшил этот долгий срок) моя мать в длинном скромном белом платье и столь же скромно вышитой вуали, и мой отец, одетый в униформу, со шлемом в руке, предстали перед алтарем в церкви Святого Якоба в Бамберге. Даже ради такого события отцу не пришло в голову сменить униформу на костюм и произнести слова клятвы в штатском. "Женитьба - это служба", - говорил он своей жене.

Свадебный обед был дан в отеле "Бамбергер Хоф". Почти сразу после него мои родители отбыли в свадебное путешествие по Италии. Сначала они поездом отправились в Верону и Флоренцию. Моя мать не могла прийти в себя от восторга. Она не выходила из церквей и музеев, восхищалась Донателло и Микеланжело, много часов провела в Уффици.

Все эти красоты отпечатались в ее памяти почти с фотографической точностью. Когда я спустя более чем полвека поехала с ней во Флоренцию, она точно знала, в каком зале висит та или иная картина, как пройти к той или иной церкви и где находятся ее любимые скульптуры.

Свадебное путешествие моих родителей проходило под знаменем активно развивающегося фашизма. Когда они приехали из Флоренции в Рим, то выполнили не только туристическую культурную программу, но и посетили выставку, посвященную десятилетию правления Муссолини. Фашизм начал менять Европу. В Италии правил - Муссолини, в Испании действовал Франко, а в Германии у власти оказался человек, чьей политике было суждено перевернуть также и жизнь моих родителей.

Когда они вернулись в Германию, все это было еще незаметно. В Бамберге на Оттоштрассе они нашли себе квартиру. Нужно было привыкать к новой жизни.

Нина фон Лерхенфельд в возрасте пяти лет и Клаус фон Штауффенберг в возрасте шести лет.

Родители: баронесса Анна фон Штакельберг и барон Густав фон Лерхенфельд.

Шестнадцатилетняя Нина фон Лерхенфельд. Пара до свадьбы в Бамберге (1933).

1) Свадьба (26 сентября 1933). 2) Крестины старшего сына Бертольда. 3) Анна и Густав фон Лерхенфельд с внуком.

Отправляясь в ставку Гитлера, Клаус фон Штауффенберг, как истинный военный, не исключал наихудшего для себя развития событий. Прощаясь с женой на пороге дома, он сказал: «Кто найдёт в себе мужество сделать это, тот войдёт в историю как предатель. Но если он откажется это сделать, то будет предателем перед своей совестью». Так в своей книге «Нина Шенк фон Штауффенберг. Портрет» («Nina Schenk von Stauffenberg. Ein Portret», München, Zürich, Pendo Verlag, 2008) передаёт слова матери Констанция (Konstanze von Schulthess), младшая дочь Клауса фон Штауффенберга, родившаяся в тюрьме уже после смерти отца. Но обо всём по порядку.

Влюблённый кавалерист

В аристократической семье Альфреда Шенка графа фон Штауффенберга (Alfred Schenk Graf von Stauffenberg), последнего маршала короля Вильгельма фон Вюрттемберга (Wilhelm II. von Württemberg), и графини Каролины (Caroline, урождённой Gräfin von Üxküll-Gyllenband) рождались только близнецы. Клаус (полное имя Claus Philipp Maria) фон Штауффенберг был третьим сыном. Лишь один из старших братьев – Александр (Alexander) пережил войну. Близнец Александра – Бертольд (Berthold), причастный к покушению на Адольфа Гитлера, был казнён 10 августа 1944 года. А Конрад (Konrad) – брат-близнец Клауса – умер на другой день после рождения, как будто предрешая судьбу своих братьев.

Армейская служба 19-летнего графа началась 5 марта 1926 года, сразу же после получения аттестата зрелости. Новоиспечённый юнкер в составе 17-го Баварского кавалерийского полка прибыл в Бамберг. Пробыл он в этом старинном городке не долго. Однако здесь случилось одно из важнейших событий в его жизни. На одном из балов, которые посещали молодые офицеры и курсанты, он познакомился с 16-летней Ниной фон Лерхенфельд, дочерью барона Густава фон Лерхенфельда (Gustav Freiherr von Lerchenfeld), бывшего консула Германии в Каунасе. Красивый и знатный молодой офицер, говоривший на нескольких языках, произвёл на девушку глубокое впечатление. Это была любовь, что называется, с первого взгляда. Но им пришлось ждать, пока невесте исполнится 17 лет (возраст совершеннолетия в те времена в Германии). Помолвка состоялась в 1930 году, а поженились они в Бамберге три года спустя, 26 сентября 1933 года.

К этому времени Клаус успел закончить кавалерийскую школу в Ганновере и получить звание лейтенанта с награждением почётной саблей. В его военной характеристике были такие слова: «трудолюбивый и самостоятельный, с независимым характером, способный принимать решения. Имеются все основания для его прогрессивного развития…».

С коня на танк

Этот лейтенант прекрасно понимал разницу в перспективах кавалерии и моторизованной техники. 1 октября 1936 года его командируют в военную академию в Берлин, и он начинает быстро продвигаться по службе: 1 января 1937 года становится ротмистром, в июле 1938 года – вторым офицером штаба 1-го танкового дивизиона. Его политические пристрастия, как и пристрастия его старшего брата Бертольда, ещё со времён Веймарской республики можно назвать антидемократичными и антилиберальными. Он считает себя настоящим военным, и этим всё сказано.

Клаус успешно участвует в захвате Судетской области Чехословакии и получает от фюрера очередное воинское звание. Затем была Польша, самое начало Второй мировой. В январе 1940 года на его плечах уже погоны капитана. В письме жене Клаус делится своими впечатлениями: «Этот народ невероятно прост, здесь очень много евреев и очень много смешанных. Это народ, который лишь под кнутом чувствует себя нормально. Тысячи взятых нами в плен станут хорошей подмогой в нашем хозяйстве…».

Историк Генрих Август Винклер (Heinrich August Winkler) рассматривает эти и другие письма тех лет как доказательство полного совпадения взглядов графа Штауффенберга с политикой фюрера. Что же касается отношения капитана Штауффенберга к такому понятию, как «атисемитизм», то, по мнению Петера Гоффмана (Peter Hoffmann) и Сауля Фридлендера (Saul Friedländer), биографов Клауса фон Штауффенберга, нет никаких оснований причислять его к защитникам евреев.

Какие же события должны были произойти, чтобы Клаус фон Штауффенберг и подобные ему лица из высших эшелонов немецкой аристократии, вскоре после этих событий, рискуя собственной жизнью, попытались уничтожить того, с чьим именем они шли завоёвывать для рейха новые земли и страны?

Поражение под Москвой

Территории, охваченные пожаром Второй мировой войны, всё расширялись. Клаус фон Штауффенберг участвует в подготовке захвата Франции, за что в мае 1940 года его награждают Железным крестом 1-й степени. Его отвага и военные знания не остаются незамеченными: вскоре он получает назначение в один из важнейших отделов штаба Главного командования сухопутных войск (Organisationsabteilung des Oberkommandos des Heeres).

Первое поражение немецких войск под Москвой (а в этих сражениях с немецкой стороны принимали участие более 50 мотострелковых дивизий, до 1500 танков, около 3000 орудий и более 700 самолётов), с одной стороны, привело к идее сосредоточения всей полноты военной власти в руках Адольфа Гитлера (что было поддержано Клаусом фон Штауффенбергом); с другой стороны, породило у некоторых представителей немецкой военной элиты подозрение фюрера в ошибках. Те, у кого и раньше были сомнения в нацистской идеологии, начали действовать. К числу таких людей принадлежали дальний родственник Клауса фон Штауффенберга, юрист по специальности, а в то время адъютант командира одного из танковых полков Петер граф Йорк фон Вартенбург (Peter Graf Yorck von Wartenburg), а также школьный друг последнего, сотрудник генштаба фельдмаршала Эрвина фон Витцлебена (Job Wilhelm Georg Erwin Erdmann von Witzleben) Ульрих Вильгельм граф Шверин фон Шваненфельд (Ulrich Wilhelm Graf Schwerin von Schwanenfeld). Они уговаривали подающего надежды капитана согласиться с предложением перейди на должность адъютанта командующего сухопутными войсками вермахта генерал-фельдмаршала Вальтера фон Браухича (Walther Heinrich Alfred Hermann von Brauchitsch). История умалчивает, объяснили ли друзья Клауса, с какой целью было выдвинуто ими это предложение. Как бы то ни было, Клаус отказался.

Кавказ и Тунис

Уже в звании майора Клаус фон Штауффенберг, как руководитель 2-го отдела Главного командования сухопутных войск вермахта, в связи с ведением военных действий группы армий «А» на Кавказе, занялся комплектованием добровольцев из пленных и перебежчиков на сторону немцев. 2 июня 1942 года его отдел издал специальные правила обращения с туркестанскими и кавказскими солдатами. Эти правила коренным образом отличались от других распоряжений подобного рода. Например, в распоряжении от 10 июля 1941 года командующий 6-й армией Вальтер фон Райхенау (Walter von Reichenau) требовал расстреливать «солдат в штатском, которых легко узнать по короткой стрижке», и «гражданских лиц, манеры и поведение которых представляются враждебными». В результате уже в августе 1942 года так называемый «Восточный легион» из солдат кавказских национальностей вступил в бой с частями Красной армии.

После этого Клауса фон Штауфенберга перебросили в Тунис, в армию генерал-фельдмаршала Эрвина Роммеля (Erwin Eugen Johannes Rommel).

Роммель не только игнорировал указания верховного военного руководства, но и откровенно рассказывал доверенным лицам о несогласии фюрера скорректировать внешнеполитический и военный курсы страны. На прямо поставленный вопрос Роммеля, как фюрер представляет себе дальнейший ход войны, последний не давал никакого ответа. Главной темой дискуссий в окружении Роммеля оставалась возможность дальнейшего продолжения войны.

7 апреля 1943 года Клаус фон Штауффенберг попал под обстрел британского истребителя и был тяжело ранён. Он лишился левого глаза; в полевом госпитале ему ампутировали правую руку и два пальца левой руки.

Тяжёлое ранение и полный разгром армии Роммеля союзническими частями в ходе Тунисской кампании, а затем и капитуляция всей германо-итальянской группы армий «Африка», не могли не отразиться на его восприятии действительности. И награждение высокими орденами, в том числе «Немецким крестом в золоте» (Deutsches Kreuz in Gold) уже не мог укрепить его веру в счастливый исход войны.

Нина думала, что покалеченный муж наконец обретёт домашний покой. Но Клаус фон Штауффенберг только шутил: «Я теперь не понимаю, как я раньше управлялся с таким большим количеством пальцев на руке». Своей жизнью он решил распорядиться иначе.

Последнее задание

В середине июня 1944 года он вернулся на службу и был назначен начальником штаба Резервной армии под командованием генерал-полковника Фридриха Фромма (Friedrich Fromm). У Клауса фон Штауффенберга, как и у многих высших офицеров, уже не было никакого сомнения, что война с советской Россией и её союзниками проиграна и что лишь перемирие на приемлемых для Германии условиях помогло бы избежать дальнейшего ненужного кровопролития. Гитлер же не хотел и слышать о перемирии. Изменить внешний и внутренний курс страны при живом фюрере не представлялось возможным. Поэтому несколько доверенных лиц, и Клаус фон Штауффенберг в их числе, – они называли себя «другой Германией» – приступили к разработке операции покушения на фюрера под кодовым названием «Валькирия» (Valkyrie).

Покушение едва не сорвалось, так как совещание, на которое заговорщики должны были принести бомбу, в последнюю минуту перенесли в другое помещение. И из двух предусмотренных бомб Клаус фон Штауффеньерг смог подготовить только одну.

Совещание в ставке Гитлера «Волчье логово» (Растенбург, Восточная Пруссия) в составе не менее 24 высших чинов армии во главе с Адольфом Гитлером началось 20 июля 1944 года примерно в 12:00. Все собрались за большим, массивным столом, на котором была разложена стратегическая карта. Охрана пропустила Клауса фон Штауффенберга без досмотра. Портфель с бомбой он поставил под столом недалеко от места, где должен был стоять фюрер. Около 12:40 бомба взорвалась. Клауса фон Штауффенберга в это время в помещении уже не было.

Четверо присутствовавших были тяжело ранены; девять получили ранения средней тяжести и одиннадцать отделались лёгкими царапинами. Лишь лёгкими царапинами и небольшим ожогом отделался и Адольф Гитлер.

В полной уверенности, что покушение удалось, Клаус фон Штауффенберг вместе со своим адъютантом, старшим лейтенантом Вернером фон Хефтеном (Werner von Haeften) вылетел на самолёте в Берлин.

Планировалось, что после удачного покушения шеф Объединённых сухопутных сил генерал Фридрих Ольбрихт (Friedrich Olbricht), бывший начальник Генерального штаба сухопутных войск Людвиг Бек (Ludwig Beck), генерал-фельдмаршал Эрвин фон Витцлебен (Erwin von Witzleben), генерал-полковник Эрих Хёпнер (Erich Hoepner) и полковник Мерц фон Квирнхайм (Albrecht Ritter Mertz von Quirnheim) с помощью своих подчинённых обезвредят отряды СС и органы гестапо. Брат Клауса Бертольд фон Штауффенберг осуществлял связь заговорщиков с военно-морским ведомством. Всю государственную власть, на первых порах, решили сосредоточить в Генеральном штабе сухопутных войск.

Фридрих Фромм готов был поддержать заговорщиков лишь в случае смерти фюрера. Когда он позвонил в ставку и узнал, что фюрер жив, у него уже не было выбора: чтобы спасти свою жизнь, ему нужно было срочно устранить тех, кто под пытками мог рассказать о его участии в заговоре. Поэтому 21 июля по его приказу были схвачены и срочно расстреляны Клаус фон Штауффенберг, Мерц фон Квирнхайм, Фридрих Ольбрихт и Вернер фон Хафтен. Но это его не спасло. На следующий день Гиммлер приказал арестовать Фромма. Он был приговорён к смерти Народной судебной палатой (Volksgerichtshof) и расстрелян 12 марта 1945 года в каторжной тюрьме в Бранденбурге (Brandenburg-Görden).

Беременную Нину фон Штау­ффенберг вместе с её четырьмя детьми арестовало гестапо. Пятый ребёнок родился в тюрьме. Они прошли несколько тюрем и лагерей и были освобождены в самом конце войны.